[Валерия Ильинична Новодворская]

Джентльмен неудачи

Его никто не считал неудачником. Болев того — ему завидовали. Его быстрый успех, его победительный ПОЛЕТ даже у великого Бунина вызывали шутливую досаду: НЕЛЬЗЯ же так сразу, без долгого ученичества, врываться в Храм литературы, в пристанище избранных.

Он не сгорел в огне крематориев великой и страшной Вто¬рой мировой войны, как его брат, Сергей, оставшийся во Франции в 1940 году. Он не утонул в холодной воде Анабазиса, бесконечной русской ретирады до Берлина, Пари¬жа, Праги с остатками изверившейся, опустившейся Белой Армии. А сколько талантов утонуло, кануло в Лету, спилось, доигралось до полного ничтожества на тараканьих бегах! Он выплыл, он выжил, прославился, женился, имел сына и твердое финансовое благополучие. Словом, яичница с вет¬чиной и еще бриоши с клубничным вареньем. Родился Набо¬ков в рубашке голландского полотна, да еще и с кружевами (валансьенскими). На фоне биографий Пастернака, Ман¬дельштама, Блока, Цветаевой ему страшно повезло. Стал еще и американским писателем, печатался, издавался, прожил долгую жизнь (78 лет). При этом все себе позволял, ругал Сталина, Совдепию, Гитлера, брежневский застой. Плевать на все хотел то со статуи Свободы, то с альпийских вершин. Но он носил на своем высоком челе ахматовское «золотое клеймо неудачи», гордился им и не хотел его терять — как знак драгоценной миссии. Изгойство, отверженность, нераз¬деленная любовь к России, избрание на изгнание, когда нельзя вернуться (вернуться значит сдаться, разоружить¬ся перед советской властью, встать на колени), когда надо вечно и молча страдать. Вот что этот холодный с виду эстет напишет о России в 1939 году; «Отвяжись, я тебя умоляю! Вечер страшен, гул жизни затих. Я беспомощен. Я умираю от слепых наплываний твоих. Тот, кто вольно отчизну покинул, волен выть на вершинах о ней, но теперь я спустился в долину, и теперь приближаться не смей. Навсегда я готов зата¬иться и без имени жить. Я готов, чтоб с тобой и во снах не сходиться, отказаться от всяческих снов».
Он жил, как джентльмен, писал, как джентльмен, мыс¬лил и чувствовал, как джентльмен, и страдал, как джентль¬мен. И вызов пошлому, строевому, фанатизированному, тотальному, потному, плац-парадному своему времени он бросал с открытым забралом, бесстрашно и благородно, как джентльмен. XX веку не повезло. Все разумное, доброе, вечное было поставлено на кон и проиграно, и под флага¬ми двух тоталитаризмов маршировали восторженные рабы. Джентльмен этой глобальной, планетарной неудачи знал, что не надо выбирать из двух зол. Он противопоставлял себя двум цветам времени, черному и красному. Его цветом остал¬ся белый — цвет невинности и чистоты. И голубой цвет, цвет неба, лета и безмятежности.
Набоков был рожден для того, чтобы в эпоху подлого, гряз¬ного Всеобщего свинства поднять над Европой и Северной Америкой знамя индивидуализма. Рукой не в железной, а в лайковой перчатке. И не на копье, а на трости с набалдашни¬ком из слоновой кости.
Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк
Юный Набоков действительно родился в голландской рубашке да еще с золотой ложкой во рту. И было это 22 апре¬ля 1899 года, в роскошном доме на Большой Морской. 47, в очень богатой семье аристократов. Со времен Тургенева русские писатели не имели такого лазоревого, безоблачного, сказочного детства, когда можно позволить себе все: и пони, и иностранную гувернантку, и старый парк в родовом име¬нии, и велосипед, и слуг. Писатель Набоков будет еще и ученым-энтомологом, внесет значительный вклад в лепидоптерологию, то есть изучение чешуекрылых, а попро¬сту бабочек: нарядных, прозрачных, праздничных, легких. Порхающий призрак счастья. И Володя с детства гонялся за ними. Потом в Америке они дадут ему верный кусок хлеба с бифштексом, пока не подоспеют большие литературные деньги за «Лолиту». Тоже ведь бабочка была эта нимфетка. И герой Набокова ее словил в сачок. Бабочки — это же ипо¬стась вечно женского, сладкого, неуловимого. Они заменяли Набокову любовниц. А серьезных романов у него было всего три. Плюс любимые гувернантки.
Отец Набокова был хорошего рода и с хорошим состояни¬ем. Родня считала его левым, чуть ли не красным, за борьбу с растленным царским режимом (за
лучшее либеральное будущее). Владимир Дмитриевич Набоков был матерым либералом, одним из лидеров кадетской партии. Его понял бы дед Володи, Дмитрий Николаевич Набоков, министр юстиции, соавтор судебной реформы 1864 года. А юрист Владимир Дмитриевич даже отсидел 90 дней в тюрьме за подпись под Выборгским манифестом после роспуска I Госдумы. «Не давать правительству ни податей, ни рекру¬тов» — пока не созовут новую Думу. Ни фига себе! Вот как ценили образованные люди парламентаризм. И Николай II покрутился-покрутился, а Думу созвал.
Мать, голубоглазая Елена Рукавишникова, была из бога¬того купеческого рода (из золотопромышленников). Тонкая эстетка, она была предана красоте и даже цвета в музыке и слове ощущала. И сыну это передала, и стал он синестетиком, и даже такую школу основал впоследствии. Впрочем, на нем вся школа и кончилась, потому что писать из всех шко¬ляров умел он один.
В семье — страшно сказать — говорили на трех языках: русском, английском, французском. Трехъязычие. Володя по-английски стал писать раньше, чем по-русски. Потом у него это останется, oн будет говорить, что голова у него думает по-английски, сердце чувствует по-русски, а слух вос¬принимает легче всего французский язык. То, что описывал Мандельштам, триада декабриста: «Россия, Лета, Дорелея». Рационализм, либерализм, честь и благородство английско¬го милорда, вскормленного Великой хартией вольностей. Неутомимая тоска, вековая печаль, отчаяние от серых рус¬ских изб, серого неба, серого прошлого, серого будущего, горе горькое несостоявшегося спасителя России, ибо эта девица предпочитает драконов. И красота, эстетика, мощь и величие Слова. Три источника русской литературы.
Через год у Владимира родится брат Сергей. Потом при¬бавятся брат Кирилл, сестры Ольга и Елена. В 1901 году Елена-мать отвозит детей погостить к своему брату Василию в По, во Францию. Василий просто влюбился в маленького Володю и, умирая в 1916 году, завещал ему все свое огром¬ное состояние (миллион В твердой валюте). Но тут пришли большевики, состояние не было получено вовремя, и, пока Набоковы добирались до Парижа, денежки уплыли то ли к другим родственникам, то ли душеприказчики оказались жуликами. Набоков так никогда и не получил ни рубля. Возможно, деньги хранились в российских банках. Тогда все понятно: война, инфляция, переворот 1917 года. Тоже дефолт своего рода.
В 1905 году к Володе приглашают Мадемуазель, швейцар¬скую гувернантку из Лозанны, которая останется с ним до 1912 года и в которую влюбится малыш. Изящество, нездешность, шарм — он это почувствует и в шесть лет.
В 1911 году юный Набоков поступает в Тенищевское учи¬лище, Царскосельский Лицей начала XX века. В 1914 году он напишет первые стихи, а в 1916-м на родительские средства опубликует первый поэтический сборник.
А как прекрасно было имение Выра под Питером, куда семья уезжала надето из особняка на Морской! В 1915 году юный Набоков познал первую любовь — к Валечке Шуль¬гиной с соседней дачи. Потом эта Валечка появится (через десять лет) в романе «Машенька» и в «других берегах» под ником Тамара. И никаких социалистических кружков, никакого марксизма; Набоков всегда, с детства, ненавидел идеологию, толпу, массы и не считал, что он что-то должен народу (в отличие от отца). Потом он скажет, что никогда не собирался посвятить свою жизнь борьбе за го, чтобы боль¬шинство стало полусытым и полуобразованным. Единствен¬ный раз он столкнулся с политикой в 1905 году, когда в Выре решено было учить детей читать и писать по-русски и к ним стал ходить деревенский учитель Василий Мартынович. Он рассказывал аристократическим крошкам о необходимости убивать царей с помощью динамита. Потом он попал в сквер¬ную историю (и с такими взглядами мудрено не попасть): отец писателя, кадет, его вызволил. Потом большевики рас¬стреляли учителя за эсерство вместе с другими левыми эсе¬рами. Так что свергать царей для интеллигенции — вредное занятие. Останешься наедине с народными массами, и поли¬ция не поможет (нет ее, полиции, одна ВЧК).
А Владимир гонялся за бабочками и за Валей. Но помни¬те: «бабочка крылышками бяк-бяк-бяк. а за ней воробышек прыг-прыг-прыг». Воробышки припрыгали в 1917 году. Умный отец Набокова не стал ждать финала. В полуфинале, не дожидаясь Октября, сам помогая Милюкову и готовясь к выборам в Учредилку, осенью 1917 года он отправил семью в Крым (с деньгами и драгоценностями). Когда кадетов объ¬явили вне закона, Владимир Дмитриевич чудом избежал аре¬ста и присоединился к семье. Он стал министром юстиции Временного правительства Крыма, а юный поэт Владимир близко сошелся с Андреем Белым и Максимилианом Воло¬шиным. Он писал стихи и ловил бабочек, пока воробышки весной 1919 года не припрыгали и в Крым, на последний берег России Набокова-Сирина. Выбрав себе в качестве ника (псевдонима) сказочную птицу, писатель всю оставшуюся жизнь оплакивал в прозе и стихах магическую сказку, фэнтези первые двадцати лет.
15 апреля маленький греческий пароход увез Набоковых под грохот артобстрела в суровый реализм вечного изгнания.
Изгнанник рая
Из Стамбула Набоковы уехали тут же. Деньги и драгоцен¬ности не вернули им спокойствия и счастья, но избавили от голода и нужды. Владимира и его брата, Сергея, отправили в Кембридж завершать образование. Очень дорогое удоволь¬ствие, недоступное не только эмигрантам. Владимир учится, публикует статьи о бабочках и переводит на русский язык «Алису в Стране чудес» Л. Кэрролла. Это 1921 год. и тогда же первый рассказ Набокова, «Нежить», появляется в газе¬те «Руль», которую его отец издает в Берлине. Эта мистика отнюдь не посредственна, в ней сверкают блестки таланта. Вот здесь-то Владимир и назовется Сириным, чтобы читате¬ли не путали его с отцом, публиковавшим в газете свои статьи. Но Набоков — не книжный червяк. В июне 1921 года он познакомился со Светланой Зиверт, которая стала его воз¬любленной. Она была красива как кукла, но холодна, суха и корыстна. Она не годилась в жены будущему гению, но числилась невестой. Ей посвящали стихи, Володя бегал на свидания на рассвете, ломал чужую бюргерскую сирень.
А Владимир Набоков-переводчик не дремлет. Он перево¬дит Р. Роллана, «Кола Брюньона» («Николка Персик» — как вам название?), переводит стихи Гёте. Вердена, Теннисона, Байрона, Бодлера, Китса, Рембо. Это был подарок неверной ему России: взять и бросить к ее ногам эти самоцветы поэ¬зии, содрав с них скорлупу иностранных языков.
По тут начинаются несчастья. 1922 год, черный год Набо¬кова. 28 марта в Берлине на публичной лекции П. Н. Милю¬кова какой-то черносотенец — тоже эмигрант — убил отца писателя, Владимира Дмитриевича, который заслонил собой Милюкова (террорист целился в него). И тут же еще одна
катастрофа: Светлана Зиверт разорвала помолвку с Набоко¬вым по настоянию родителей. Владимир закончат обучение в Кембридже, переехал в Берлин, зарабатывал переводами, давал уроки английского языка. Зиверты хотели более бога¬того зятя, чертовы филистеры. А тут еще мать поэта (и писа¬теля теперь!), Елена Ивановна, уехала с семьей в Прагу, где правительство предложило ей пенсию в память о муже. Д. В. Набокове. Но, к счастью, 8 мая писатель знакомит¬ся с нежной, верной и поэтичной Верой Слоним. «Чистей¬шей прелести чистейший образец». Верочка в 1925 году становится его женой, сиделкой, Музой, секретарем, alter ego. В 1934 году она родит писателю сына и наследника — Дмитрия. Набоков пишет маленькие мистические драмы и в 1924 году печатает свою первую пьесу, «Трагедия г-на Морна». А тут выходит и первый роман, «Машенька». Это уже зрелость, это заоблачные высоты духа и альпийские цветущие луга гениальности: зеленые, свежие, росистые. «Машенька» (1926). «Король, дама, валет» (1927-1928). «Защита Лужина» (1929-1930). «Соглядатай» (1930). «Каме¬ра обскура» (1932). «Отчаяние» (1936). Это все — большая литература, русская классика, полновесная, как тяжелые серебряные рубли и золотые пятирублевики сгинувшей Рос¬сийской империи, несбыточного сна либерала Набокова. Вера вдохновляет его. Джентльмен Набоков зарабатывает на жизнь в Берлине не только переводами и уроками язы¬ков, не только романами. Он дает уроки тенниса и бокса, его семья живет скромно, но безбедно.
«Король, дама, валет» — это роман любовный. Не лучший, но наиболее коммерчески успешный за весь европейский искус Набокова. Немцы его перевели. Все жаждут «клуб¬нички». Владимир и Вера даже съездили в Восточные Пире¬неи поохотиться на бабочек. Вот там Набоков и начинает гениальный роман о гениальном и безумном шахматисте «Защита Лужина». Роман напечатали в ведущем эмигрантском издании «Современные записки», где печатались Бунин и Куприн. Нобелевский лауреат Бунин, литературный лидер эмиграции (да и в России равного ему не осталось), эстета и «антинародника» Набокова не любил, однако написал: "Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уло¬жил всех стариков, в том числе меня». Это 1930 год. Набокову 31 год, и он уже мэтр, признанный великими русскими писа¬телями. Острый аналитический ум Набокова, словно лазер, разрушает все ловушки, в которые попались его современни¬ки, далеко не самые глупые в Европе. Кто уверовал в Гитлера, кто — в Сталина. Выбирали наименьшее зло (из двух воз¬можных гадов). Сталин словил Бертольда Брехта, и Бернарда Шоу, и Ромена Роллана. Гитлер словил Гамсуна и Гаунтмана, Почти на каждую бабочку нашелся свой воробышек. А на Набокова не нашлось. Он от дедушки ушел навсегда (от советской власти и от Сталина). Но он и от бабушки ушел (от Гитлера). Его он считал усатым придурком, ничтожеством, даже своего маленького Дмитрия он научил смеяться над его портретами в Берлине. Вера была еврейкой, и в 1937-м, за год до Хрустальной ночи. Набоковы переезжают в Париж. Но сначала выйдут два шедевра антисоветизма, которые тусо¬вались в самиздате до горбачевской оттепели, то есть пере¬стройки: «Подвиг» (1932) и «Истребление тиранов», В «Под¬виге» главный герой, тоскующий изгнанник, видит книжку с картинкой: дикий, страшный лес, куда входит мальчик, чтобы не вернуться. Гибельная страсть к родине владеет героем, он не может преодолеть себя и возвращается в Рос¬сию, как в заколдованный лес, где живут людоеды. И исчеза¬ет навеки в подвалах Лубянки или в дальних лагерях. «Истре¬бление тиранов» — это 1936 год. Вот что пишет о Сталине этот яростный эстет: «Росту его власти, славы соответствовал в моем воображении рост меры наказания, которую я желал бы к нему применить. Так, сначала бы я удовольствовался его поражением на выборах, охлаждением к нему толпы, затем мне уже нужно было его заключение в тюрьму, еще позже — изгнание на далекий плоский остров с единствен¬ной пальмой, подобной черной звезде сноски, вечно низводяшей в ад одиночества, позора, бессилия; теперь, наконец, только его смерть могла бы меня утолить».
Историк Лион Фейхтвангер и сам спасенный ценой жизни Набокова-старшего Милюков рады были обманываться и со Сталиным заигрывали; джентльмен неудачи Набоков писал: «наша богатая осадками, плачущая и кровоточащая страна»; «моя родина, ныне им порабощенная»; «тираны, тигроиды, полоумные мучители человека». А в 1938 году появится жем¬чужина самиздата: «Приглашение на казнь». Убийственная
ирония Набокова против тюрем, в которых сидят по соб¬ственному желанию, против казней, в которых сотрудни¬чают узник и палач, против круговой поруки тоталитариз¬ма. «Кротость узника есть украшение темницы». Каково?
А гитлеровская ночь нагоняет набоковскую семью. Но этот Колобок — великий писатель Сирин знал, как уйти от всех в этот мир веч¬ной, нетронутой, хрустальной свободы, которого никогда не коснется жилистая рука тирании, который зовется США.
В мае 1940 года Набоковы отчаливают за океан на пароходе «Шамплен» (в следующем рейсе потопленном немецкой подлодкой). Брат Сергей остался и погиб в концлагере. А вели¬кий Набоков не пропал и в Штатах.
Он преподает русскую литературу в Уэлслейском колледже. а потом в Корнельском университете, его кормят и бабочки (по научной части). Оставшись русским писателем, он ухи¬тряется стать и англоязычным американским. Пишет фило¬софскую фантастику («Пнин», 1957; «Ада», 1969), но боль¬шие деньги ему дает эротическая «Лолита» про педофила (новинка для тех лет).
Осень патриарха
Это 1955 год, и Европа, а потом и чопорные благочестивые США пасутся на этой «клубничке». Вот и слава, вот и день¬ги. В 1960 году граждане США Вера и Владимир Набоковы уезжают в Швейцарию, в Монтрё — до конца жизни. И еще семнадцать лет бездомный космополит Набоков кидается на СССР, предлагая делать портреты вождей не больше почто¬вой марки, воспевая самиздат, печатая воззвания в защиту диссидентов (в частности, В. Буковского). Бабочка гоняется за воробышками, чего не видывал свет. При этом классик кидает публике благоухающие букеты своих прелестных новелл и мемуаров. Куда там ветряным мельницам перед этим одетым с иголочки Дон-Кихотом! Они стушевались. Итак, не бойтесь мира, ибо он победил мир. Великий Набо¬ков оставил нам свои руны, но просил не писать его био¬графий. Он умер в Лозанне в 1977 году, и прах его огражден навеки от возвращения по месту прописки — в Россию. Его просьба к ней четко сформулирована: «Дорогими слепыми глазами не смотри на меня, пожалей, не ищи в этой уголь¬ной яме, не нащупывай жизни моей! Ибо годы прошли и сто¬летья, и за горе, за муку, за стыд, — поздно, поздно! — никто не ответит, и душа никому не простит».