Уважаемая Валерия Ильинична!
Как Вы относитесь к декоммунизации и десоветизации российской урбанонимии? Насколько она нужна именно сегодня? И что делать, если на официальное переименование "у властей денег нет"?
Нужно ли переименовывать всё разом? И во что переименовывать? В нечто нейтральное, историческое (дореволюционное) или нечто иное?
Как, по Вашему мнению, декоммунизация и десоветизация российской урбанонимии может помочь в деле становления гражданского общества и иных благоприятных процессах?
ОТВЕТ

---

Валерия Ильинична, здравствуйте!
читал Ваш ответ-сравнение Гамсахурдия и Саакашвили.
Там Вы сказали, что "...Грузия будет таким Западом, которым сам Запад сейчас не является..."
Мне вспомнился сразу же "Остров Крым", Аксёнова.
Как Вы относитесь к таким параллелям? Возможно ли такое развитие событий, которое описано в произведении - на просторах реально существующей Грузии?
ОТВЕТ

---

У меня появился еще один канал
в Skype
vnovodvorskaia

---

Радио Свобода

Новодворская Олег Калугин засилье КГБ
http://www.svobodanews.ru/content/transcript/1908555.html

---

Уважаемая Валенрия Ильинична, хотел бы к Вам обратиться за информацией. Я полностью поддерживаю политику Грузии. Вчера во всех средствах массовой информации объявили о сносе в Кутаисси памятника ветеранам ВОВ. Я понимаю, что доверять нашим СМИ, это все равно, что признать что сошел с ума. Есть ли у Вас информация о реальном положении дел. Заранее благодарен за ответ.
ОТВЕТ

---

Голос антисоветской России

---

Пусть светит
http://medved-magazine.ru/?mode=article_view&sid=50&id=261

---

Военная тайна Егора Гайдара
http://grani.ru/Society/m.172340.html

---

Пусть мародеры отойдут от гроба
http://ds.ru/

---

Новая статья в NEWTIMES
Костер для Сахаровского центра
http://newtimes.ru/articles/detail/12440/

---

ВОЙНА БАРАБАНЩИКА

В зеленом тихом садике у Храма Русской Литературы под серой шершавой плитой беспокойным сном спит Аркадий Гайдар. Спать он не умел, вечно бодрствовал и призывал к этому других.

Не так он мечтал быть похороненным. Но в Храм ему входа нет: ведь в своей первой, до писательской, жизни он держал в руках оружие и был красным командиром Гражданской войны, Нерасторжимость Словесности и совести — тяжелая дверь в наш Храм, и не всем дано ее открыть. Но этот самый Голиков-Гайдар, с политической точки зрения фанатичный коммунист, обладал великим писательским даром, и место в саду, где-то рядом с Алексеем Толстым, ему будет. Конечно, он хотел бы на могилу обелиск с красной звездой, и чтобы ходили тимуровцы и эту звезду подправляли красной краской. Но нечистым символам демонической эпохи не место в нашем чистом садике при Храме. И тимуровцы не придут — нет больше тимуровцев и не может быть, и Красная Армия больше не сакральна, потому что туда загоняют силой.
Буржуины не выделили бы Гайдару и такой могилы. Но литераторы великодушнее, и они всегда неформалы. Русская литература распахнет одинокому всаднику свои объятия. На могиле мы напишем загадочные буквы: «Р.В.С». И пусть придет загадочная Рита Нейберг из «Жизни ни во что» и положит на могилу черный локон, рубиновое кольцо и СБОЙ наган. И пусть встанет рядом загадочная румынка Марица Маргулис, мать Альки, и уронит на плиту свои черные косы,
Виджилянт Аркадий Гайдар всю жизнь ждал войны, начал с войны и кончил войною; он готовил к войне себя и других, детей и взрослых, он жил в вечной войне и погиб на войне.


Но он был человеком верующим, глубоко религиозным, хотя веровал в истины, противоположные христианским. Конечно, плывушие пароходы и летящие самолеты приветы Гайдару передавать не станут, да и Артек уже чужая территория и никто не позволит копать в тамошних горах писательские российские могилы. Да и пионеров не хватит на громкий привет. Однако каждому воздается по вере его (кроме большого красного флага, этого мы не можем даже ради Аркадия Голикова). Ему бы подошел рай наших скандинавских предков, Валгалла, где герои вечно бьются на мечах и пьют из черепов своих врагов. Из Марицы Маргулис и Риты Нейберг получились бы неплохие валькирии, уносящие души воинов в обитель богов и наливающие им чаши.
Да дарует Один Гайдару доброго коня, острую саблю, бомбу, маузер, пулемет и все, что может составить его счастье на том свете. И таких же, как он, неугомонных врагов-виджилянтов. И пусть Всевышний опустит завесу милосердия над их загробным блаженством.

Видение отрока Аркадия

У маленького Аркадия были своеобразные родители: очень революционные и очень бестолковые в делах воспитания.

Отец Петр Исидорович Голиков, преподавал в начальной школе при сахарном заводе г. Льгова. Мать, Наталья Арка¬дьевна, урожденная Салькова, была дальней родствен¬ницей Лермонтова, Прапрадед Михаила Юрьевича Лермонтова был родным братом прапрапрапрадеда поручика Аркадия Салькова, деда А. Гайдара. Деду Голиков не понравился, благословения на брак он не дал. 22 января 1904 года родился маленький Аркаша, названный в честь деда, потом появились его сестры, Наташа и Ольга. Но дед не простил все равно и даже внуков не видел. Однако кровь Лермонтовых пошла малышу впрок: он, мятежный, вечно искал бури. Ну а там и 1905 год. Петр и Наталья прячут нелегальщину, помогают РСДРП, вечно в конспирапиях.
В 1908 году, скрываясь от ареста, супруги Голиковы уезжают в Арзамас. Дальше идет чистая «Школа», а Аркадий — это и есть Борис, В Арзамас Голиковы попали через поселок Вариха и Нижний Новгород. Здесь родилась Катя. Наталья Аркадьевна окончила частные акушерские курсы, сдала
экзамен в Казанском университете. Место в больнице ей предложили в Арзамасе, Петр Исидорович тоже перевелся туда. И пошло своим чередом все, предвоенное и военное: реальное училище, побег на фронт к отцу, книги, товарищи, эсдеки, поймавшие мальчишку в ласковые сети. Аркадий очень много читал, больше своих одноклассников. Гоголь, Марк Твен, Пушкин, Толстой, Достоевский, Шекспир. А отец уже на фронте. Аркадия интересуют мировые вопросы, но он отравлен большевистской пропагандой, а поскольку мальчик чистый поэт и идеалист (такой статный, сильный, красивый и широкоплечий идеалист), он не довольствуется комитетами училища и даже вступлением в «сочувствующие» при РСДРП. Отроку Варфоломею открылось одно, а отроку Аркадию — другое. Но одно у них было обшим: детская, щепая, нерассуждающая вера. А отец сделал карьеру: комиссар полка, командир полка, комиссар штаба дивизии. И, конечно, 14-летний Гайдар бежит из дома на фронт, в Красную Армию. Воевать за - «светлое царство социализма». Представляет он его себе так же плохо, как отрок Варфоломей — Небесное.

Огонь, иди за мной

И Багрицкий, и Светлов, и Лавренев, и Маяковский достаточно подробно описали это аутодафе, когда отрок сам лезет напролом в огонь за светлыми идеалами и обжигает себе крылышки, а иногда и сжигает в себе человека, как Бабель, Чем встретила Гражданская война юного Аркадия Голикова в 1918 году? Он был пылок и незащшцен, он действовал по Светлову: "Нам в детях ходить надоело, и я обращаюсь к стране: оружье пусть выдадут смелым, и в первую очередь — мне».
Аркадий быстро стал помощником командира отряда красных партизан. Убивал, но, слава Богу, в бою. Учился на командных курсах в Москве и в Киеве, затем в Московской высшей стрелковой школе. Воевал на Кавказском фронте, на Дону, подле Сочи, на Кубани, И — черт его туда занес — служил под началом Тухачевского, подавлял восстание отчаявшихся мужиков, названное «антоновгциной». А ведь это был самый зверский эпизод Гражданской войны: газы против мирного населения, концлагеря и голодная смерть для жен и детей повстанцев, если эти самые повстанцы не сдавались.
1921 год. Аркадий Голиков — командир полка по борьбе с бандитизмом. Это значит — подавление выступлений отчаявшегося народа. С профессионалами, офицерами Белой Армии, мальчишке Аркадию вообще пришлось иметь мало дела. Таких, как он, наивных и ослепленных энтузиастов, детей, вчерашних школяров, бросали против мирных пахарей, ставших партизанами с горя, потому что большевики не давали жить. Но это еще цветочки. Потом была Хакасия.
Хакасия, Енисейская губерния и ЧОН. Страшные Части Особого Назначения, красные зондеркоманды.
1922 год. Попытки убрать И. Н. Соловьева — очередного «императора всея тайги». О нем, кстати, мужики отзывались уважительно, как о Робине Гуде. Отбирал, мол, у красных зерно, конфискованное комиссарами, оставлял на пропитание отряду, но в основном раздавал мужикам.
Примерно в таком же положении оказался герой повести Павла Нилина «Жестокость» Венька Малышев. Тоже повязал какого-то повстанческого командира, а когда увидел, как советская власть расправляется с крестьянином Лазарем Баукиным, которого он, Венька, сагитировал за коммунизм, застрелился.
И с псевдонимом получается нехорошо. Это и не «всадник, скачущий впереди», и не аббревиатура «Аркадий Голиков из Арзамаса". Это хакасское «хайдар» — «куда?». Куда это скачет страшный командир Голиков?
Кончилось все это большим скандалом: юного командира, теряющего рассудок от крови, ужаса, жестокости, на полгода исключают из партии и увольняют из армии. Взрослые дяди, которые должны были костьми лечь, но не пускать мальчишку в армию, теперь всю вину возлагают на него. И слишком уж часто по рассказам и повестям Гайдара разбросаны отголоски, эхо его личной Гражданской воины, правда, уже бескровное, но с той же установкой литературного прицела на «классового врага». Почему в нежнейшем «Бумбарагае» в тюрьме сидят жена белого генерала Тургачева и его сын, 15-летний Степка? А Иртыш, отчаянная голова, еще жалеет, что их кормят мясом... Почему в «Дальних странах» тот, кто не хочет вступать в колхоз, обязательно «кулак», сволочь и убийца?
По-моему, юный Аркадий не ведал, что творил. Его сунули в мясорубку, дали оружие, дали власть над людьми, дали право убивать. Ребенок может быть патологически жесток, ибо не понимает, что такое боль и смерть. Мальчику сломали жизнь, отравили память, сделали калекой, повредили психику. Его научили убивать, ему сказали, что те, кого должно убить, — препятствие для народного счастья. А ведь мальчик был хороший, честный, добрый. И странно видеть, как в его произведениях эта доброта, эта чистота борются с отчаянным фанатизмом и полной идеологической зашоренностью. И над всем этим реет на мощных крыльях большой талант. Божий дар. Дар Того, кого Аркадий Гайдар всячески высмеивал и в «Школе», и в «Бумбараше», и в пьесе «Прохожий». Но делает это он беззлобно и остроумно — Ему бы понравилось. Для исправления и переписывания первой, неудачной жизни Аркадию Гайдару, расставшемуся с залитой кровью фамилией. Голиков, была дана вторая попытка. Вторая жизнь — во искупление первой. Она удалась, В 1923 году с вещевым и даже мыльным довольствием Аркадий Гайдар, 19-летний красный командир, получивший шестимесячный отпуск по ранению, ушел в эту другую жизнь через ворота старинного военного госпиталя в Лефортове. Первым делом пошел в игрушечный магазин, купил саблю, трубу, барабан, подарил ребятишкам. Купил целую армию солдатиков, устроил сражение. Подарил солдатиков детишкам. Скупил лоток мороженого, шоколадного и сливочного. Подарил детишкам. И поехал в журнал «Ковш», что в Питере на Невском проспекте, повез свою первую рукопись.

Светлое царство социализма

В "Ковше» сотрудничали Зошенко, А, Толстой. Лавренев, Пастернак, Мандельштам. Константину Федину молодой писатель сдает свои гаммы — "В дни поражений и побед»,
Потом появляется тон, приходят краски. «Жизнь ни во что», или «Лбовщина». Это уже роман с сантиментами, но не бездарный. Советский Майн Рид. Романтический разбойник. Лбов — то ли Ковпак, го ли Робин Гуд, то ли Стенька Разин. Еврейская княжна, агент жандармов, которую он застрелит. Роковая красавица Рита, которая рвется в разбойники. Благородный офицер Астраханкин, который стреляется из-за любви Риты к разбойнику. Напечатано это чтиво в газете «Звезда» в Перми. Там Гайдар поработал журналистом, получил за свой роковой роман хорошие деньги и поехал с друзьями в Баку, странствовать.
Когда закончились деньги, журналисты стали грузить арбузы и заработали на харч и обратную дорогу. Такие розыгрыши Гайдар любил. Когда для рыбалки не нашлось червей, он повесил на воротах объявление: «Скупка червей у населения». Паустовский вспоминает, что через два часа дом ломился от червей.
Но не все было так весело: в 1924 году от чахотки умирает мать, Наталья Аркадьевна, крупный советский работник. Завещание, оставленное ею сыну, было в духе римского «иль на щите, иль со щитом», то есть «жизни своей не щадить за власть Советов». В Перми Гайдар женился на злой и фанатичной «комсомольской богине» Рувелии Лазаревне Соломянской. В 1926 году в Архангельске у них родился сын, Тимур. Но страшное прошлое, как Фредди Крюгер, приходило по ночам и щелкало лезвиями. Гайдар пил, нажил белую горячку, дошел до психиатрической клиники, резался бритвенным лезвием. Это не спасало. И он стал с 1925 года создавать альтернативную реальность, «светлое царство социализма».
Вот они, стены его фантастического, доброго, никогда не существовавшего иначе как на бумаге дома: «Р.В.С.-. — 1926 год, «Школа» — 1930-й, «Военная тайна» — 1935-й, «Голубая чашка» — 1936-й. «Судьба барабанщика» — 1939-й. И пошло-пошло: «Тимур и его команда», «Чук и Гек», «На графских развалинах». Кровавая грязь Гражданской войны, мясорубка армии превращаются у него в светлую сагу о рыцарях Святого Грааля, о современных мушкетерах, защитниках вдов и сирот. И никаких казней и жестокостей. Это комиссару из "Р.В.С.» угрожает смерть, это хорошего, доброго Чубука из «Школы» расстреливают белые, а он не убивает даже вредного бывшего помещика. Гайдар исправляет свое прошлое, вносит коррективы. Его Борис из «Школы» убивает врага, угрожавшего ему, и все равно жалко. Есть война, есть угроза, но трупов его Красная Армия не оставляет.
И нет Сталина. Нигде, в те-то годы. Даже в виде портрета нет. Его он не пустил в новую Вселенную, где чисто и светло. В его мире есть роскошный Артек, отцы возвращаются из лагерей («Судьба барабанщика»), нет террора, нет ГУЛАГа, нет культа личности. И самая главная угро¬за — серые мыши, разбившие голубую чашку. И тревога, тень фашизма, наползающая на солнце. «Кругом пожар! В снегу следы! Идут солдатские ряды, И волокут из дальних мест кривой фашистский флаг и крест». Благородный антифашизм, иллюзорный советский рай, а красного террора и сталинизма н этой реальности нет. Звенит вечная тревога, трубит горнист, стучит палочками барабанщик. И в жизни есть место подвигу, и не одному, «Но, как ни сладок мир подлунный, лежит тревога на челе. Не обещайте деве юной Любови вечной на земле». А «комсомольская богиня» в 1931 году от Гайдара уйдет и заберет Тимура, Выскочит за другого, оставит Гайдара без копейки и без жилья. Он будет ночевать под мостом, бомжевать, а она станет получать за него гонорары. И он еще честно попытается ее спасти, будет писать Ежову, когда она сядет в лагерь вместе с мужем.
И только в 1938 году он женится на доброй и ласковой Даше Чернышовой, удочерит ее дочку, Женю (Женя и Тимур станут его героями из книги в книгу), а она будет окружать его заботой, пирогами и борщами. И, конечно, с первого же дня Гайдар устремится на фронт, В армию не возьмут, так хоть военным корреспондентом, 26 октября 1941 года он найдет свою смерть под Каневом, Я думаю, что он умер счастливым: он готовил детей к этой войне, и она пришла. Мирной жизни у Гайдара нет, она полустанок, а бронепоезд уже подан. На поганую (по Гайдару, прекрасную) финскую войну уезжают и отец Жени, командир Александров, и отец Саши, капитан Максимов.
Вселенная Гайдара рухнула вместе с ним. Но остались его герои — бледные, гордые, готовые отдать жизнь. Мы не выкинем Гайдара не ради его иллюзорного царства, а ради вечной гражданской тревоги в переулочках его Города Солнца, ради высокого алармизма и воинской чести в садах и парках его мечты.
Возьми барабан и не бойся.
Целуй маркитантку звучней!
Вот смысл глубочайший искусства.
Вот смысл философии всей!
Сильнее стучи и тревогой
Ты спящих от сна пробуди.
Вот смысл глубочайший искусства.
А сам маршируй впереди!
(«БАРАБАНЩИК" (из Гейне), А. Н. Плещеев.)

---

ЕГОР ТИМУРОВИЧ ГАЙДАР

---

---

Джентльмен неудачи

Его никто не считал неудачником. Болев того — ему завидовали. Его быстрый успех, его победительный ПОЛЕТ даже у великого Бунина вызывали шутливую досаду: НЕЛЬЗЯ же так сразу, без долгого ученичества, врываться в Храм литературы, в пристанище избранных.

Он не сгорел в огне крематориев великой и страшной Вто¬рой мировой войны, как его брат, Сергей, оставшийся во Франции в 1940 году. Он не утонул в холодной воде Анабазиса, бесконечной русской ретирады до Берлина, Пари¬жа, Праги с остатками изверившейся, опустившейся Белой Армии. А сколько талантов утонуло, кануло в Лету, спилось, доигралось до полного ничтожества на тараканьих бегах! Он выплыл, он выжил, прославился, женился, имел сына и твердое финансовое благополучие. Словом, яичница с вет¬чиной и еще бриоши с клубничным вареньем. Родился Набо¬ков в рубашке голландского полотна, да еще и с кружевами (валансьенскими). На фоне биографий Пастернака, Ман¬дельштама, Блока, Цветаевой ему страшно повезло. Стал еще и американским писателем, печатался, издавался, прожил долгую жизнь (78 лет). При этом все себе позволял, ругал Сталина, Совдепию, Гитлера, брежневский застой. Плевать на все хотел то со статуи Свободы, то с альпийских вершин. Но он носил на своем высоком челе ахматовское «золотое клеймо неудачи», гордился им и не хотел его терять — как знак драгоценной миссии. Изгойство, отверженность, нераз¬деленная любовь к России, избрание на изгнание, когда нельзя вернуться (вернуться значит сдаться, разоружить¬ся перед советской властью, встать на колени), когда надо вечно и молча страдать. Вот что этот холодный с виду эстет напишет о России в 1939 году; «Отвяжись, я тебя умоляю! Вечер страшен, гул жизни затих. Я беспомощен. Я умираю от слепых наплываний твоих. Тот, кто вольно отчизну покинул, волен выть на вершинах о ней, но теперь я спустился в долину, и теперь приближаться не смей. Навсегда я готов зата¬иться и без имени жить. Я готов, чтоб с тобой и во снах не сходиться, отказаться от всяческих снов».
Он жил, как джентльмен, писал, как джентльмен, мыс¬лил и чувствовал, как джентльмен, и страдал, как джентль¬мен. И вызов пошлому, строевому, фанатизированному, тотальному, потному, плац-парадному своему времени он бросал с открытым забралом, бесстрашно и благородно, как джентльмен. XX веку не повезло. Все разумное, доброе, вечное было поставлено на кон и проиграно, и под флага¬ми двух тоталитаризмов маршировали восторженные рабы. Джентльмен этой глобальной, планетарной неудачи знал, что не надо выбирать из двух зол. Он противопоставлял себя двум цветам времени, черному и красному. Его цветом остал¬ся белый — цвет невинности и чистоты. И голубой цвет, цвет неба, лета и безмятежности.
Набоков был рожден для того, чтобы в эпоху подлого, гряз¬ного Всеобщего свинства поднять над Европой и Северной Америкой знамя индивидуализма. Рукой не в железной, а в лайковой перчатке. И не на копье, а на трости с набалдашни¬ком из слоновой кости.
Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк
Юный Набоков действительно родился в голландской рубашке да еще с золотой ложкой во рту. И было это 22 апре¬ля 1899 года, в роскошном доме на Большой Морской. 47, в очень богатой семье аристократов. Со времен Тургенева русские писатели не имели такого лазоревого, безоблачного, сказочного детства, когда можно позволить себе все: и пони, и иностранную гувернантку, и старый парк в родовом име¬нии, и велосипед, и слуг. Писатель Набоков будет еще и ученым-энтомологом, внесет значительный вклад в лепидоптерологию, то есть изучение чешуекрылых, а попро¬сту бабочек: нарядных, прозрачных, праздничных, легких. Порхающий призрак счастья. И Володя с детства гонялся за ними. Потом в Америке они дадут ему верный кусок хлеба с бифштексом, пока не подоспеют большие литературные деньги за «Лолиту». Тоже ведь бабочка была эта нимфетка. И герой Набокова ее словил в сачок. Бабочки — это же ипо¬стась вечно женского, сладкого, неуловимого. Они заменяли Набокову любовниц. А серьезных романов у него было всего три. Плюс любимые гувернантки.
Отец Набокова был хорошего рода и с хорошим состояни¬ем. Родня считала его левым, чуть ли не красным, за борьбу с растленным царским режимом (за
лучшее либеральное будущее). Владимир Дмитриевич Набоков был матерым либералом, одним из лидеров кадетской партии. Его понял бы дед Володи, Дмитрий Николаевич Набоков, министр юстиции, соавтор судебной реформы 1864 года. А юрист Владимир Дмитриевич даже отсидел 90 дней в тюрьме за подпись под Выборгским манифестом после роспуска I Госдумы. «Не давать правительству ни податей, ни рекру¬тов» — пока не созовут новую Думу. Ни фига себе! Вот как ценили образованные люди парламентаризм. И Николай II покрутился-покрутился, а Думу созвал.
Мать, голубоглазая Елена Рукавишникова, была из бога¬того купеческого рода (из золотопромышленников). Тонкая эстетка, она была предана красоте и даже цвета в музыке и слове ощущала. И сыну это передала, и стал он синестетиком, и даже такую школу основал впоследствии. Впрочем, на нем вся школа и кончилась, потому что писать из всех шко¬ляров умел он один.
В семье — страшно сказать — говорили на трех языках: русском, английском, французском. Трехъязычие. Володя по-английски стал писать раньше, чем по-русски. Потом у него это останется, oн будет говорить, что голова у него думает по-английски, сердце чувствует по-русски, а слух вос¬принимает легче всего французский язык. То, что описывал Мандельштам, триада декабриста: «Россия, Лета, Дорелея». Рационализм, либерализм, честь и благородство английско¬го милорда, вскормленного Великой хартией вольностей. Неутомимая тоска, вековая печаль, отчаяние от серых рус¬ских изб, серого неба, серого прошлого, серого будущего, горе горькое несостоявшегося спасителя России, ибо эта девица предпочитает драконов. И красота, эстетика, мощь и величие Слова. Три источника русской литературы.
Через год у Владимира родится брат Сергей. Потом при¬бавятся брат Кирилл, сестры Ольга и Елена. В 1901 году Елена-мать отвозит детей погостить к своему брату Василию в По, во Францию. Василий просто влюбился в маленького Володю и, умирая в 1916 году, завещал ему все свое огром¬ное состояние (миллион В твердой валюте). Но тут пришли большевики, состояние не было получено вовремя, и, пока Набоковы добирались до Парижа, денежки уплыли то ли к другим родственникам, то ли душеприказчики оказались жуликами. Набоков так никогда и не получил ни рубля. Возможно, деньги хранились в российских банках. Тогда все понятно: война, инфляция, переворот 1917 года. Тоже дефолт своего рода.
В 1905 году к Володе приглашают Мадемуазель, швейцар¬скую гувернантку из Лозанны, которая останется с ним до 1912 года и в которую влюбится малыш. Изящество, нездешность, шарм — он это почувствует и в шесть лет.
В 1911 году юный Набоков поступает в Тенищевское учи¬лище, Царскосельский Лицей начала XX века. В 1914 году он напишет первые стихи, а в 1916-м на родительские средства опубликует первый поэтический сборник.
А как прекрасно было имение Выра под Питером, куда семья уезжала надето из особняка на Морской! В 1915 году юный Набоков познал первую любовь — к Валечке Шуль¬гиной с соседней дачи. Потом эта Валечка появится (через десять лет) в романе «Машенька» и в «других берегах» под ником Тамара. И никаких социалистических кружков, никакого марксизма; Набоков всегда, с детства, ненавидел идеологию, толпу, массы и не считал, что он что-то должен народу (в отличие от отца). Потом он скажет, что никогда не собирался посвятить свою жизнь борьбе за го, чтобы боль¬шинство стало полусытым и полуобразованным. Единствен¬ный раз он столкнулся с политикой в 1905 году, когда в Выре решено было учить детей читать и писать по-русски и к ним стал ходить деревенский учитель Василий Мартынович. Он рассказывал аристократическим крошкам о необходимости убивать царей с помощью динамита. Потом он попал в сквер¬ную историю (и с такими взглядами мудрено не попасть): отец писателя, кадет, его вызволил. Потом большевики рас¬стреляли учителя за эсерство вместе с другими левыми эсе¬рами. Так что свергать царей для интеллигенции — вредное занятие. Останешься наедине с народными массами, и поли¬ция не поможет (нет ее, полиции, одна ВЧК).
А Владимир гонялся за бабочками и за Валей. Но помни¬те: «бабочка крылышками бяк-бяк-бяк. а за ней воробышек прыг-прыг-прыг». Воробышки припрыгали в 1917 году. Умный отец Набокова не стал ждать финала. В полуфинале, не дожидаясь Октября, сам помогая Милюкову и готовясь к выборам в Учредилку, осенью 1917 года он отправил семью в Крым (с деньгами и драгоценностями). Когда кадетов объ¬явили вне закона, Владимир Дмитриевич чудом избежал аре¬ста и присоединился к семье. Он стал министром юстиции Временного правительства Крыма, а юный поэт Владимир близко сошелся с Андреем Белым и Максимилианом Воло¬шиным. Он писал стихи и ловил бабочек, пока воробышки весной 1919 года не припрыгали и в Крым, на последний берег России Набокова-Сирина. Выбрав себе в качестве ника (псевдонима) сказочную птицу, писатель всю оставшуюся жизнь оплакивал в прозе и стихах магическую сказку, фэнтези первые двадцати лет.
15 апреля маленький греческий пароход увез Набоковых под грохот артобстрела в суровый реализм вечного изгнания.
Изгнанник рая
Из Стамбула Набоковы уехали тут же. Деньги и драгоцен¬ности не вернули им спокойствия и счастья, но избавили от голода и нужды. Владимира и его брата, Сергея, отправили в Кембридж завершать образование. Очень дорогое удоволь¬ствие, недоступное не только эмигрантам. Владимир учится, публикует статьи о бабочках и переводит на русский язык «Алису в Стране чудес» Л. Кэрролла. Это 1921 год. и тогда же первый рассказ Набокова, «Нежить», появляется в газе¬те «Руль», которую его отец издает в Берлине. Эта мистика отнюдь не посредственна, в ней сверкают блестки таланта. Вот здесь-то Владимир и назовется Сириным, чтобы читате¬ли не путали его с отцом, публиковавшим в газете свои статьи. Но Набоков — не книжный червяк. В июне 1921 года он познакомился со Светланой Зиверт, которая стала его воз¬любленной. Она была красива как кукла, но холодна, суха и корыстна. Она не годилась в жены будущему гению, но числилась невестой. Ей посвящали стихи, Володя бегал на свидания на рассвете, ломал чужую бюргерскую сирень.
А Владимир Набоков-переводчик не дремлет. Он перево¬дит Р. Роллана, «Кола Брюньона» («Николка Персик» — как вам название?), переводит стихи Гёте. Вердена, Теннисона, Байрона, Бодлера, Китса, Рембо. Это был подарок неверной ему России: взять и бросить к ее ногам эти самоцветы поэ¬зии, содрав с них скорлупу иностранных языков.
По тут начинаются несчастья. 1922 год, черный год Набо¬кова. 28 марта в Берлине на публичной лекции П. Н. Милю¬кова какой-то черносотенец — тоже эмигрант — убил отца писателя, Владимира Дмитриевича, который заслонил собой Милюкова (террорист целился в него). И тут же еще одна
катастрофа: Светлана Зиверт разорвала помолвку с Набоко¬вым по настоянию родителей. Владимир закончат обучение в Кембридже, переехал в Берлин, зарабатывал переводами, давал уроки английского языка. Зиверты хотели более бога¬того зятя, чертовы филистеры. А тут еще мать поэта (и писа¬теля теперь!), Елена Ивановна, уехала с семьей в Прагу, где правительство предложило ей пенсию в память о муже. Д. В. Набокове. Но, к счастью, 8 мая писатель знакомит¬ся с нежной, верной и поэтичной Верой Слоним. «Чистей¬шей прелести чистейший образец». Верочка в 1925 году становится его женой, сиделкой, Музой, секретарем, alter ego. В 1934 году она родит писателю сына и наследника — Дмитрия. Набоков пишет маленькие мистические драмы и в 1924 году печатает свою первую пьесу, «Трагедия г-на Морна». А тут выходит и первый роман, «Машенька». Это уже зрелость, это заоблачные высоты духа и альпийские цветущие луга гениальности: зеленые, свежие, росистые. «Машенька» (1926). «Король, дама, валет» (1927-1928). «Защита Лужина» (1929-1930). «Соглядатай» (1930). «Каме¬ра обскура» (1932). «Отчаяние» (1936). Это все — большая литература, русская классика, полновесная, как тяжелые серебряные рубли и золотые пятирублевики сгинувшей Рос¬сийской империи, несбыточного сна либерала Набокова. Вера вдохновляет его. Джентльмен Набоков зарабатывает на жизнь в Берлине не только переводами и уроками язы¬ков, не только романами. Он дает уроки тенниса и бокса, его семья живет скромно, но безбедно.
«Король, дама, валет» — это роман любовный. Не лучший, но наиболее коммерчески успешный за весь европейский искус Набокова. Немцы его перевели. Все жаждут «клуб¬нички». Владимир и Вера даже съездили в Восточные Пире¬неи поохотиться на бабочек. Вот там Набоков и начинает гениальный роман о гениальном и безумном шахматисте «Защита Лужина». Роман напечатали в ведущем эмигрантском издании «Современные записки», где печатались Бунин и Куприн. Нобелевский лауреат Бунин, литературный лидер эмиграции (да и в России равного ему не осталось), эстета и «антинародника» Набокова не любил, однако написал: "Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уло¬жил всех стариков, в том числе меня». Это 1930 год. Набокову 31 год, и он уже мэтр, признанный великими русскими писа¬телями. Острый аналитический ум Набокова, словно лазер, разрушает все ловушки, в которые попались его современни¬ки, далеко не самые глупые в Европе. Кто уверовал в Гитлера, кто — в Сталина. Выбирали наименьшее зло (из двух воз¬можных гадов). Сталин словил Бертольда Брехта, и Бернарда Шоу, и Ромена Роллана. Гитлер словил Гамсуна и Гаунтмана, Почти на каждую бабочку нашелся свой воробышек. А на Набокова не нашлось. Он от дедушки ушел навсегда (от советской власти и от Сталина). Но он и от бабушки ушел (от Гитлера). Его он считал усатым придурком, ничтожеством, даже своего маленького Дмитрия он научил смеяться над его портретами в Берлине. Вера была еврейкой, и в 1937-м, за год до Хрустальной ночи. Набоковы переезжают в Париж. Но сначала выйдут два шедевра антисоветизма, которые тусо¬вались в самиздате до горбачевской оттепели, то есть пере¬стройки: «Подвиг» (1932) и «Истребление тиранов», В «Под¬виге» главный герой, тоскующий изгнанник, видит книжку с картинкой: дикий, страшный лес, куда входит мальчик, чтобы не вернуться. Гибельная страсть к родине владеет героем, он не может преодолеть себя и возвращается в Рос¬сию, как в заколдованный лес, где живут людоеды. И исчеза¬ет навеки в подвалах Лубянки или в дальних лагерях. «Истре¬бление тиранов» — это 1936 год. Вот что пишет о Сталине этот яростный эстет: «Росту его власти, славы соответствовал в моем воображении рост меры наказания, которую я желал бы к нему применить. Так, сначала бы я удовольствовался его поражением на выборах, охлаждением к нему толпы, затем мне уже нужно было его заключение в тюрьму, еще позже — изгнание на далекий плоский остров с единствен¬ной пальмой, подобной черной звезде сноски, вечно низводяшей в ад одиночества, позора, бессилия; теперь, наконец, только его смерть могла бы меня утолить».
Историк Лион Фейхтвангер и сам спасенный ценой жизни Набокова-старшего Милюков рады были обманываться и со Сталиным заигрывали; джентльмен неудачи Набоков писал: «наша богатая осадками, плачущая и кровоточащая страна»; «моя родина, ныне им порабощенная»; «тираны, тигроиды, полоумные мучители человека». А в 1938 году появится жем¬чужина самиздата: «Приглашение на казнь». Убийственная
ирония Набокова против тюрем, в которых сидят по соб¬ственному желанию, против казней, в которых сотрудни¬чают узник и палач, против круговой поруки тоталитариз¬ма. «Кротость узника есть украшение темницы». Каково?
А гитлеровская ночь нагоняет набоковскую семью. Но этот Колобок — великий писатель Сирин знал, как уйти от всех в этот мир веч¬ной, нетронутой, хрустальной свободы, которого никогда не коснется жилистая рука тирании, который зовется США.
В мае 1940 года Набоковы отчаливают за океан на пароходе «Шамплен» (в следующем рейсе потопленном немецкой подлодкой). Брат Сергей остался и погиб в концлагере. А вели¬кий Набоков не пропал и в Штатах.
Он преподает русскую литературу в Уэлслейском колледже. а потом в Корнельском университете, его кормят и бабочки (по научной части). Оставшись русским писателем, он ухи¬тряется стать и англоязычным американским. Пишет фило¬софскую фантастику («Пнин», 1957; «Ада», 1969), но боль¬шие деньги ему дает эротическая «Лолита» про педофила (новинка для тех лет).
Осень патриарха
Это 1955 год, и Европа, а потом и чопорные благочестивые США пасутся на этой «клубничке». Вот и слава, вот и день¬ги. В 1960 году граждане США Вера и Владимир Набоковы уезжают в Швейцарию, в Монтрё — до конца жизни. И еще семнадцать лет бездомный космополит Набоков кидается на СССР, предлагая делать портреты вождей не больше почто¬вой марки, воспевая самиздат, печатая воззвания в защиту диссидентов (в частности, В. Буковского). Бабочка гоняется за воробышками, чего не видывал свет. При этом классик кидает публике благоухающие букеты своих прелестных новелл и мемуаров. Куда там ветряным мельницам перед этим одетым с иголочки Дон-Кихотом! Они стушевались. Итак, не бойтесь мира, ибо он победил мир. Великий Набо¬ков оставил нам свои руны, но просил не писать его био¬графий. Он умер в Лозанне в 1977 году, и прах его огражден навеки от возвращения по месту прописки — в Россию. Его просьба к ней четко сформулирована: «Дорогими слепыми глазами не смотри на меня, пожалей, не ищи в этой уголь¬ной яме, не нащупывай жизни моей! Ибо годы прошли и сто¬летья, и за горе, за муку, за стыд, — поздно, поздно! — никто не ответит, и душа никому не простит».

---

Валерия Ильинична, Вы сказали следующее! Андрея Андреевича Власова судить нельзя, и, тем более, абсолютно неправомерна была его казнь.
Вот цитата присяги Русской освободительной армиии, которой руководил ваш многоуважаемый генерал Власов:
Я, верный сын моей Родины, вступая в ряды Русской освободительной армии, торжественно клянусь: честно бороться против большевиков, на благо моей Родины. В этой борьбе против общего врага, на стороне Германской армии и ее союзников, клянусь быть верным и беспрекословно повиноваться Вождю и Главнокомандующему всех освободительных армий Адольфу Гитлеру. Я готов, во исполнение этой клятвы, не щадить себя и свою жизнь.
Адольфу Гитлеру, Валерия Ильинична, Адольфу Гитлеру!... Вы не ослышались! А теперь положа руку на сердце, скажи, судить или не судить коллаборациониста генерал-лейтенанта Андрея Власова!
Негоже, Вам, г-жа Новодворская, либералу-демократу, правозащитнику да и просто порядочному человеку, каким Вы себя считаете, и каким Вас считают сотни ваших сторонников включая меня, защищать человека сражавшемуся на стороне и в составе Вермахта! И не имеет значения против кого он был... Важно с кем он был и кого подерживал!
С уважением, и с надеждой на понимание и исправления вашей позиции
ОТВЕТ

---

ОТВЕТ

---

ОТВЕТ

---

ОТВЕТ

---

ОТВЕТ

---

Уважаемая Валерия Ильинична,
что вы думаете о так называемом "каноническом общении" РПЦ и РПЦЗ???
Как вы оцениваете перспективу существования общин входящих в Русско-православную церковь за рубежом при полном воссоединении с РПЦ МП?
Смогут ли они сохранить хоть какой ни буть суверенитет, в тоталитарных структурах РПЦ или станут "рабами" сергеианства московского патриархата?
Какую роль играло по вашему мнению российское правительство в этом процессе?
Не был ли путинский режим инециатором или по крайней "покровителем" этого
процесса??? Спасибо заранее за ваше объективное мнение!
ОТВЕТ